Айчурек Умаралиева,

— Теперь ты?
— Это что, обязательно?
— Имеешь в виду: опошлять ваши эмоциональные порывы, демонстрируя какие именно расчёты за ними скрываются?
— Да.
— Обязательно.
— Мне жаль, что вы умираете. Я вас сейчас обниму. Ну, что скажете?
— Ну, если речь идёт о том, чтобы схватить меня за задницу, лучше не...[Чейз обнимает Хауса]... начинай. Я не дамся! Ну, раз уж мы так стоим, может поработаем? Как там идёт лечение?

В последние годы во МХАТе «старики» между собой почти не разговаривали. Бывало, сидят в антракте в закулисном фойе театра, в гримах и костюмах, молчат и думают каждый о своем.
И вдруг один из «стариков», ни к кому персонально не обращаясь, начинает рассуждать вслух:
- Ну чего у меня нет? Я — народный артист Советского Союза, член партии... орденоносец… Постоянно занят в репертуаре. Чего у меня еще нет? У меня прекрасная пятикомнатная квартира в центре... дача, очень хорошая... Две государственных премии... Да... я еще и режиссер... у меня есть свой театр, я там художественный руководитель… меня на казенной машине возят... а еще у меня есть своя машина... «Волга»... На здоровье, тьфу-тьфу, не жалуюсь. Ну, чего у меня еще нет?
В повисшей тишине раздается голос Бориса Николаевича:
— Совести у тебя нет.