Шамсият Магомедова,

И откуда взялись эти чувства? Напротив, теперь если бы вдруг комната наполнилась не квартальными, а первейшими друзьями его, то и тогда, кажется, не нашлось бы для них у него ни одного человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце. Мрачное ощущение мучительного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказались на душе его.

Весь двадцатый век был посвящен поискам универсального языка, общей утопии. Ради этого общего языка велись войны, бомбили города, собирали интернационалы — а в результате общего языка нет. Вам не кажется, что тотальное взаимное непонимание — лучшая среда для появления диктатуры? Представьте, что вы можете обратиться сразу ко всем людям. Допустим, Господь дает вам шанс высказаться — один-единственный шанс — а что вы можете людям сказать? На каком языке говорить? Что бы такое совершить, общественно значимое? Прикупить яйца Фаберже? Уличить во лжи сенатора? Ухватить милиционера за попку? Архиважно, спору нет, — но дойдет ли послание до сердца каждого? Долог ли путь от задницы к сердцу? Ах, у каждого на это свой ответ. Нет общего языка — ни в искусстве, ни в социальной жизни, ни в политике, нигде. А язык колокола до сих пор остался. И народ на ратушной площади его слушает. Общество существует, несмотря на глобализацию и корпоративную мораль, наперекор современному искусству и финансовому капитализму. Люди — упорные существа: вы им про задницу, а их тянет к колоколам.