Карина Брусенская, 13.07

Для вас, Андрей [Окара], идея спасения и русского ковчега есть идея изоляционизма. Она не есть идея изоляционизма. Ной ни в коей мере не был изоляционистом. Ной спасал праведное человечество. Поэтому идея русского ковчега не подразумевает это состояние, а как раз дает надежду на спасение. Если бы мы были изоляционистами, мы бы Грузию не спасали, мы бы не обратили внимания на Сирию, мы бы не спасли два миллиона несчастных в Крыму, мы бы не обеспечили возможность проживания четырёх миллионов несчастных в Донбассе.

Конец 60-х — начало 70-х годов, конечно, мы чувствовали себя догоняющими, мы чувствовали себя слабыми — это была наша глупость. Советский Союз в начале 70-х годов, когда ещё к тому же Америка погрязла в катастрофической для неё войне, вьетнамской, которую она проигрывала и политически и в военном отношении, чудовищные деньги угробила, был абсолютно неуязвим. И у нас была возможность с середины 70-х годов до где-то... и мы эту возможность упустили. Если, сейчас упустим, то мы можем оказаться снова в том положении, в котором мы оказались к концу 80-х годов, когда мощи было ещё очень много, а внизу всё начало разваливаться. Поэтому то, что провозглашён курс на внутреннюю модернизацию, я надеюсь, что он провозглашён всерьёз и надолго, меня радует, но я помню 70-е — 80-е годы, мы были фантастически сильны и упустили эту возможность.