Анвар Гельметдинов, 23.12

Есть что-то чудовищное, глубоко античеловеческое в самом акте вступления в некую партию, некий клан, вообще некую общественную группировку. При этом самое чудовищное — это как раз эти бланки, начинающиеся с «я», которые мы называем вступительными заявлениями. Кто этот «я»? Понятно, что это «я» — просто пустое место в тексте, своего рода черная белизна: его заполняют сотни, тысячи имен тех, кто подписывает такой бланк. Так это «я» совершенно незаметно перерастает в коллективное «я», в «мы». Тот, кто подписывает, не замечает этого перехода от «я» к «мы», потому что перед ним только свой бланк; таким образом, мысль, что тот же самый текст существует одновременно и с другой подписью, совершенно вне его поля зрения, в этом «стесненном» восприятии и сведении общего «я» к собственному «я», с именем и фамилией, и состоит трюк управления индивидуумами со стороны власти.

— Я не верю в семью.
— А кто сейчас верит?
Странно было слышать такое от Ники, учитывая, что двое его братьев играли с ним в одной команде. Но, судя по его тяжёлому вздоху, Хэммик отлично понимал чувства Нейла. ники изобразил пальцами кавычки в воздухе и, как только он заговорил, Нейл сразу понял, кому принадлежали эти слова. Но вряд ли голос Эндрю звучал так же устало, когда он произнёс это: «Родственные связи не делают нас семьёй».