Валентина Кондратенко, 01.03.1987

Ну же, давай, всё глубже раны.
В душу сквозной, я не устану.
Знай, сколько не стреляй.
Где же твой взгляд, сильней молитвы.
Выпила яд, скорей спаси ты нас.
Прошу не дай же мне упасть. Ты ещё любишь или нет?
Если в конце, в конце тоннеля свет.
Ты ещё любишь? Просто ответь.
Чтобы знала я сгорать или гореть.

Он понимал, что люди вечно остаются чужими друг другу, что никто не способен по-настоящему понять другого, что, заточенные в темной утробе матери, мы появляемся на свет, не зная её лица, что нас вкладывают в её объятия чужими, и что, попав в безвыходную тюрьму существования, мы никогда уже из неё не вырвемся, чьи бы руки нас ни обнимали, чей бы рот нас ни целовал, чье бы сердце нас ни согревало. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда.