Вафия Гуцева, 17.12

И доктор стал мизантропом. Другое дело, что на его долю и на долю его лошади, которая, бывало, брела чуть ли не по брюхо в болотной жиже, досталось столько дорожной грязи, что вкуса к другой, житейской, у него не возникло. Не стал он мизантропом и наподобие Альцеста. Добродетель в нем не возмущалась, он не гневался и не обличал. Нет, нет, ничего подобного — он презирал человечество точно так же спокойно и мирно, как брал понюшку табаку, и удовольствия находил в своем презрении столько же, сколько в понюшке.

— Всё в порядке. В порядке. Ты в порядке.
— Пожалуйста. Мой муж, мой сын, они...
— Они в порядке. Они оба в безопасности. Я обещаю.
— Кто ты такой?
— Я... Я Флэш.
— Я не понимаю. Ты выглядишь, как мой отец.
— Это бессмысленно, но это я, мама. Это Барри.
— Барри?
— Твой Барри.
— О, мой прекрасный мальчик.