Дарья Воробьёва, 24.10.1992

Зимний лес – гулкое, как выстрелы, карканье ворон, снег с еловой ветки, упавший за шиворот, следы, в которых не видно дна, пар от мокрых рукавиц и параллельные, то и дело пересекающиеся кривые лыжных следов; весенний лес – запах черной, еще мерзлой, земли, текущий во все стороны, захлебывающийся талой водой, ручей, тонкая белая полоска синей от холода кожи между свитером и джинсами, а на ней крупные пупырышки, которые только губами и можно растопить; летний лес – горячие капли золотистой смолы на медной коре, волосы, пахнущие шашлычным дымом, белый, в ромашках, сарафан, испачканный красным сухим вином и щекочущая сосновая иголка, которую никак не достать, если не расстегнуть две тысячи мелких, как божьи коровки, пуговиц, стремительно расползающихся под пальцами по спине и груди.

И почему мы стали реже улыбаться? Гораздо чаще мы смеёмся. Смеёмся над шутками друзей, над анекдотами, над людьми, смеёмся, глядя в телевизор, слушая радио, иногда даже смеёмся над собой. Похвально. Но мы почти не улыбаемся... Просто так, от того, что хорошо, что просто хорошо, от того, что тепло, приятно и красиво, от счастья, от умиления.