Иван Усанов,

Вуаля! Пред Вами водевильный ветеран, которому всевластная судьба давала роли извергов и жертв. Сей образ не высокомерием выдуман. Он — смутное воспоминание, вокс попули, что в нынешнее время выжжено, мертво. Приняв великолепный внешний вид, молвой навеки выдворенный обличитель возвратился, поклявшись выводить все проявления скверны своей корыстной, бессовестной, невежественной власти! Он вынес ей единственно возможный вердикт — Вендетта, и клятвенно заверил вершить его, и рвение вознаградится, ведь верность, нравственность, отвага всегда одерживают верх. Воистину, я выше всякой меры витиеват и выспрен, весьма доволен знакомством с Вами, меня ж зовите просто «Вэ».

— Ты что же это, сладенькая, делаешь?
— Сестрице, Марфушеньке, чулки вяжу.
— Вяжешь...
— Так вы ж мне сами приказали...
— Вязать-то я тебе приказывала, а вот спицами стучать, медовенькая, не приказывала. Марфушеньку — душеньку разбудишь!
— Неужто ей через стенку слышно?
— А как же не слышно?
— Это ты, кобылица, за день намаешься, спишь — не просыпаешься. А Марфушенька — душенька целый день продремала, хребта не ломала, теперь она от самого бесшумного шороха проснуться может!