Екатерина Лесникова,

— Я-то всё равно никуда не денусь и вы тоже никуда не денетесь. Будете жрать, что дают. А вы на себя-то посмотрите! Жалуетесь, что по всем каналам одно и то же, а вы думаете, что вы, зрители, разные? Да вы все сейчас сидите по своим домам и водку жрёте и смотрите всякую хрень!
— Так это... Нет другой хрени-то!
— А всё потому что телевидение — это срез общества. Именно общество виновато, что у него такое телевидение!

Странно, но ту страшную разлуку с девушкой он переживал куда дольше и труднее, чем вечную, по всей вероятности, разлуку с отцом. Правда, потом в боях, в кровавой сумятице фронтовых будней часто забывал о ней, чтобы совершенно неожиданно где-нибудь на ночлеге, в тихую минуту перед щемящей неизвестностью предстоящего боя вдруг вспомнить до пронзительной боли в сердце. Он никому не рассказывал об этой своей первой и, наверно, последней, такой скоротечной любви, знал, чувствовал: у других было не легче. Кто в войну не переживал, не сох, не страдал от разлуки с любимой,
матерью, женой или детьми... Разлуки томили, жгли, болью точили сердца, и никто ничего не мог сделать, чтобы облегчить эту боль.