Leyla Aliyeva, 19.04

Есть что-то чудовищное, глубоко античеловеческое в самом акте вступления в некую партию, некий клан, вообще некую общественную группировку. При этом самое чудовищное — это как раз эти бланки, начинающиеся с «я», которые мы называем вступительными заявлениями. Кто этот «я»? Понятно, что это «я» — просто пустое место в тексте, своего рода черная белизна: его заполняют сотни, тысячи имен тех, кто подписывает такой бланк. Так это «я» совершенно незаметно перерастает в коллективное «я», в «мы». Тот, кто подписывает, не замечает этого перехода от «я» к «мы», потому что перед ним только свой бланк; таким образом, мысль, что тот же самый текст существует одновременно и с другой подписью, совершенно вне его поля зрения, в этом «стесненном» восприятии и сведении общего «я» к собственному «я», с именем и фамилией, и состоит трюк управления индивидуумами со стороны власти.

— Ты ошибался.
— Я много ошибался на этой неделе. Конкретизируй.
— Ты говорил, что одна из причин, что заставляет тебя бегать по городу, помогая людям, в том, что ты не можешь помочь отцу. Ты можешь. Мы можем. Мы выясним, кто или что убило твою маму той ночью. И мы вытащим твоего отца из тюрьмы. Вместе.
— Джо, мои слова о том, что ты мне не отец...
— Барри, я знаю. Я знаю, что я тебе не отец.
— Ты прав. Ты просто... человек, который кормил меня, одевал... сидел у моей кровати, пока я не засну, потому что я боялся темноты. Помогал с домашкой... Научил меня водить и бриться. Отправил меня в колледж. Звучит как настоящий отец.