Алсу Зиннятуллина, 13.11

Андрей Платоныч, дорогой, как жаль, что вы уходите. Так хотелось поговорить с вами, но увы… Вы уж в следующий раз не забудьте дождаться приглашения. Впрочем, в ближайшее дни, то есть годы, я буду очень занят, так что повремените с визитами. Очень вас прошу.

Шёлк и мешковина соединились. На нём остался запах французского мыла, на ней — воска и пота. Исабель шла на лай собак и дрожала. Кабра отправился по тропинке в свою мастерскую.
Но неделю спустя Исабель не появилась в обычном месте среди инжиров. В церкви Кабре сказали, что жена графа на воскресную службу не приходила. В понедельник у лавки со специями Франсишку поймал за запястье тощую Римму, служанку Гейта. Та за аметист, украденный с наряда святого Бенито, сказала, что Исабель родила в ночь на среду.
— Кричала, кричала и вдруг прекратила. Мы, внизу, подумали: разрешилась. Но утром в доме не было ни хозяйки, ни доктора, ни младенца. Гейт вернулся к обеду. Когда Доминика сказала ему, что постель хозяйке перестелила и положила в люльку сухой лаванды, тот исходил её плеткой.
— Где Исабель? — прохрипел Кабра.
— Я ничего не знаю. Гейт закрыл на ключ спальню хозяйки, мы туда не заходим. Сам всё время сидит в кабинете.
Римма повесила на локоть корзину, засунула аметист за щёку и засеменила к особняку. Кабра сел на мостовую, положил лоб на колени и завопил как гиббон, у которого застрелили самку.