Алексей Лозинский, 18.10.1969

знаешь,
я ведь ни разу
тебя не видела ни счастливым,
ни спящим. всегда пишу здоровые монологи
и складываю
в ящик,
чтобы навязчиво
не напороться на
истину. мне многие говорят: «да окстись уже.
неужели так сложно забыть
эти письма все?» так и есть. жалеют.
носят мне чай и зовут анютой,
пока в объятиях ртутных
тело
отторгнет
свои
36.6 «ты наивнее той малышни
в разноцветных платьях». я их слышу,
но
слушать
давно уже перестала. как бы больно не били,
мне будет
чертовски
мало. в меня целит
на финише
тот,
кто бодрил
на старте. и внутри лихорадка.
во мне
умирают
люди.
тяжело их носить
под сердцем
в железной скорби. твое имя
придется вписать
в этот
длинный столбик. а я верила,
что его
там
никогда
не
будет.

— В среду, в восемь часов. — Он встал. Я отступила на шаг назад. Какой же он высокий. Калеб начал уже уходить, но затем вдруг остановился.
— Оливия?
— Что? — удивленно спросила я.
— Я планирую поцеловать тебя. Ну, чтоб ты знала.