Илья Ермолаев, 23.04.1981

Я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. <...> Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала любовь.

И дружба с Данте странным образом обостряла мое одиночество. Может, это потому, что Данте везде и всегда был своим. А я — везде не к месту. Даже в собственном теле — особенно в собственном теле. Я менялся и больше не узнавал себя. Перемены давались мне мучительно, но я не мог понять почему. И все мои эмоции казались какой-то бессмыслицей.