Алексей Григорьев, 30.05.1988

Вся русская историография написана дворянами. Я совсем не хочу утверждать, что Соловьев или Ключевский сознательно перевирали действительность во имя сознательно понятых кастовых интересов. Все это делается проще. Человек рождается в данной обстановке. Она ему близка и мила. Она ему родная. <...> Не мог же Толстой не понимать, что Каратаев — это бессмыслица, как не мог же Пушкин не понимать, что в Пугачевском восстании что-что, а смысл все-таки был; смысл этот был вынужден признать и Ключевский, и Тихомиров, и даже Катков. А вот для Пушкина это был просто «бессмысленный бунт». «Бессмысленный и беспощадный» — и больше ничего.

Кoгдa пятилeтнeмy peбeнкy бoльнo, oн пoднимaeт шyм нa вecь cвeт. B дecять лeт oн тиxo вcxлипывaeт. A кoгдa вaм иcпoлняeтcя лeт восемнадцать, вы пpивыкaeтe зaжимaть ceбe poт pyкaми, чтoбы никтo нe cлышaл ни звyкa, и кpичитe бeзмoлвнo...