Тёма Аношенков, 21.12.1989

Вообще, интересно — первые собственные ощущения бедняка. Предчувствовал, что рано или поздно это настигнет, ждал, робел, готовился, столько раз представлял, а в реальности все неожиданно. Думалось, просто, — нет, поразительные сложности. Думалось, кошмар, — нет, унылая серая скука. И особая, чисто беднятская жалкость, которую для себя открываешь, поневоле учась всяческим мизерным уловкам, крохоборству.

– Знаешь, – он сделал еще одну затяжку и выдохнул дым, – меня всегда удивляли люди, которые хотят совершить суицид, вскрывают свои вены, вешаются или спрыгивают с многоэтажных зданий. Это же скучно. Это последние мгновения их жизни, неужели нельзя подойти к этому оригинально? Сделать эти мгновения невероятными, к примеру, спрыгнуть с самолета без парашюта, взять кредит и отправиться в место, где хотел побывать… убить человека, который бесил всю жизнь. Если бы я решил пойти на это, то, скорей всего, вошел бы в историю как самый оригинальный суицидник, – Дарен улыбнулся, обнажив свои желтые зубы.
– Я, конечно, ничего не знаю, – с иронией и злобой сказала она, – но думаю, если человек сильно отчаялся, больше не видит смысла в жизни, то он не будет думать, как бы ему умереть, чтобы войти в историю самым оригинальным суицидником. Нет. Он будет думать только о том, как бы побыстрее уйти от всего этого дерьма, – Эшли вытерла набежавшие слезы. – Ты сказал, что незаменимых нет, но моя погибшая подруга Сара была незаменимой. Она была незаменимой для меня, – девушка всхлипнула. – Я бы отдала за нее жизнь, если бы это было нужно. А ты… мне тебя жаль.