Азамат Ханов, 29.07.1989

Ты покидаешь город сквозь слезы и грусть,
Видно в окно как «принцессы» стоят на трассе.
Все, что теряет со временем цвет и массу,
Не поменяет состав и начальный вкус. Мы – чужаки. И планета нам – дом на время,
Стол для обеда и пища для всех гостей.
Самое сложное в доме – проснуться в семь,
Чтобы весь день бороться с недетской ленью. Прыгнешь в трамвай, улыбаясь, сорвешь билет.
Вкус табака приземлится в тебе и с хрустом
Ляжет в том месте, где вечно тепло и пусто,
Только мерцает что-то на глубине.

Кстати, о времени. В молодости десяток лет, особен­но десяток, опрокинутый в будущее, казался непостижи­мо долгим, практически вечностью, до краев заполненной всякими вероятными событиями: «Еще впереди три года учебы, через год могу получить капитана, скоро надо бу­дет возвращаться домой, на будущий год Таня пойдет в школу...» Так и думалось, а скорее, не думалось, но само собой подразумевалось, что годам не будет конца. Теперь же прошлое становилось мерилом будущего и было ясно, что при любых обстоятельствах финишная прямая будет очень короткой. <...> Мысль о скоротечности времени — извечная, есте­ственная и совершенно правильная — утешала. «Все проходит» — было начертано на кольце царя Соломона. «И это пройдет» — написано красивой персидской вязью на пожелтевшей плотной бумаге. Прозревает человеческий разум просторы бесконечности и погибает в крошечном уголке бескрайнего времени. Скоро будут изобретены способы продлевать жизнь богатых. Не завидно — это будет в том же неуловимо малом уголке. Отмените смерть — и вы уничтожите жизнь.