Ksenia Tamash, 03.03

Смерть — мой хлеб, а ужас — вино.

Это надо записать. Это надо записать... Он был средних лет — таким мысленно представлялся себе с умной прерывистостью. Темнота погружала его в мягкую баюкающую ткань размышлений о самом себе. Он любил думать о самом себе в третьем лице и слегка иронично, чуть-чуть грустно, очень мудро. Он был добрый. Душа его, замкнутая в скорлупу прожитой им жизни, была отягощена морщинами воспоминаний, старых привязанностей. Он силился быть добрым со всеми. Это было невозможно. Завязывал новые узлы, не распутывая старых. Поклажа набухала, громоздко давила на плечи и нести ее было непосильно, бросить не хватало злости.