Полина Чистякова, 11.05

Ведь что бы мы сейчас о себе ни говорили, какие мы хорошие да пригожие, это все с нами уйдет, а на земле останутся только наши дела, и потомки по этим делам будут судить нас и вынесут нам приговор — окончательный и бесповоротный, обжалованию не подлежит!

— Какая-то она странная. От чаши Хельги я ожидала чего-то более... мирного. А там из ожидаемого — разве только мирный барсук. Остальное...
— Хельги была целительницей. Причем — не в самое спокойное время. А милосердие хирурга... Вот представь: ты принимаешь раненых после боя. И тебе приносят двух средней тяжести, трех легкораненых и умирающего...
— Знаю. Я читала о таком. Дать умирающему обезболивающее, и просить легкораненных молиться за него, а самой — заниматься средними, пока они не стали тяжелыми.
— Именно. Но даже представлять такое... Не наполняет счастьем и верой в благость мироздания. А уж в режиме реального времени принимать такие решения... Да еще не один раз, а регулярно... М-да, тогда — неудивительно, что у Годрика регулярно появлялись фингалы с характерным узором из бляшек кольчужной перчатки.