Макс Дудаков, 17.03

Моя робость оставляла меня, как только я уходил от Элеоноры; я возвращался тогда к своим искусным планам и глубокомысленным расчётам, но стоило мне очутиться возле неё, чтобы я снова почувствовал себя трепещущим и взволнованным. Тот, кто мог бы читать в моём сердце в то время, когда она не была со мной, счёл бы меня холодным и бесчувственным соблазнителем, тот, кто увидал бы меня около неё, признал бы во мне неопытного, робкого и страстного влюблённого. Оба эти суждения оказались бы одинаково ложными; в человеке нет полной цельности, и почти никто никогда не бывает ни вполне искренним, ни вполне лживым.

Она умеет быть счастливой, и в такие моменты сияет ярче.