Алексей Шамин, 11.03.1980

В покоях царил полумрак, пахло благовониями и скрипящими половицами. Вдруг на
одном из балконов мелькнул белый лоскуток. Так странно – в столь поздний час, в этой
половине замка, в полном одиночестве на балконе сидела девочка. Волосы ее, заботливо
причесанные перед сном, но уже растрепавшиеся, чуть-чуть кудрявились, в них, послушная
любому дуновению ветра, танцевала алая шелковая лента.
Кто бы мог подумать, что такой покой может снизойти на человека только оттого, что
где-то на деревянном балконе холодной безлунной ночью сидит одинокий ребенок с алой
шелковой лентой, едва поблескивающей в темноте.
Красота неуловима, давно потеряна и вообще ее не бывает, но с того момента она
застряла внутри меня таким ярким осколком, что я почти назвал бы это предчувствием. На
однотипной равнине всех человеческих жизней, я бы назвал это робким предчувствием гор.

На другого я похож.
Ты похожа на другую.
Мы ведем игру такую,
Где святою стала ложь. Мне не стать другим, ну что ж,
И тебе не стать другою.
По лицу ведешь рукою:
«Ах, как все-таки похож»... ... Ты спокойно придаешь,
Не со злости, не от боли.
Не в твоей, как видно, воле
Заменить любовью ложь.