Мария Мезенцева, 20.01.1986

Маленькой девочкой лет пяти-шести, ещё ничего не слышавшей о Киото, я знала мальчика по имени Норобу, жившего в нашей деревне. Он был хороший мальчишка, но от него очень плохо пахло. Думаю, именно поэтому его не любили. Когда он говорил, на него обращали ровно столько же внимания, сколько на пение птиц или кваканье лягушек, и бедный Норобу часто от огорчения плакал. Через несколько месяцев после моего побега я стала понимать, каково ему жилось, потому что и со мной перестали разговаривать, за исключением тех случаев, когда давали мне какое-нибудь поручение.