Екатерина Радушинская, 29.11

Чтобы общество оправдало любой террор, ему достаточно несколько месяцев бесконтрольной свободы — и всякий, кто дает эту свободу, сознательно или бессознательно желает именно окончательного закрепощения.
Целью революции никогда не было народное благо. В лучшем случае оно рассматривалось как одно из десятка побочных следствий, тогда как в основе всякой революции лежало гениальное самосохранение системы, иногда вынужденной прибегнуть к показному саморазрушению, чтобы тем верней воспрянуть из праха, когда необходимость ее вновь окажется подтверждена.

«Совершенно очевидна ошибочность мнения — пишет Вебер, — согласно которому «свобода» воления, как бы ее не понимать, идентична «иррациональности» поведения или что последняя обусловлена первой. Специфические «не поддающиеся учету действия», равные «слепым природным силам» — привилегия сумасшедшего. Напротив, наивысшую степень эмпирической свободы мы связываем именно с теми действиями, которые осознаём как рациональные, то есть совершаемые без физического и психического «принуждения», не под властью страстей, «аффектов», «случайного» омрачения ясности суждения; с теми действиями, посредством которых мы преследуем ясно осознанную нами цель, применяя самые адекватные, в меру нашего знания, то есть в соотвествии с эмпирическими правилами, средства».