Дорогой, дорогой мой мальчик, обнимаю тебя с нежностью, которую и выразить не могу! Как, должно быть, обижен ты был на мое ужасное, бессердечное молчание в ответ на твое прекрасное, благородное, утонченное письмо! Но, дорогой мой мальчик, я был унылейшим образом болен и только пару дней как вновь — хоть и не до конца — обрел дар слова. Не жалей меня, потому что все уже позади, я выздоравливаю, опасность миновала. Я выбрался — на удивление быстро — из глубокой черной дыры. И когда я был в ней, в этой черноте, я думал о тебе, дорогой мальчик, думал страстно и безнадежно, о твоем последнем письме и о том, как впускаю тебя в свое сердце… Теперь же я обессилен и выжат. И только на пять минут, перед сном, впускаю тебя в свое сердце. И мне лучше, лучше, лучше, мой дорогой мальчик, и не думай о моей болезни. Думай только о моей любви и о том, что я навсегда и навеки твой Генри Джеймс.
— Генри Джеймс
Мой милый друг! Такая ночь в Крыму,
что я — не сторож сердцу своему.
— Александр Михайлович Кабанов